1667год, 21 января. Низложением и ссылкой в Ферапонтов монастырь завершилась личная драма Патриарха Никона и началась трагедия отпадения огромного числа русских людей от Церкви и возникновения старообрядческого раскола.

Трагедия и величие Патриарха Никона

Клевету, изгнание и труд
Великодушно понес муж мудр,
Святитель Божий избранный,
За труд свят Богом знаменанный.
Из эпитафии на гробнице Патриарха Никона

Жизненный путь и Патриаршее служение Когда в Великий Четверг 1652 г. скончался Патриарх Московский и всея Руси Иосиф почти ни у кого в России не было сомнений в том, что его преемником на Первосвятительском служении станет митрополит Новгородский Никон. Молодой царь называл Никона "собинным другом", считая его своим единомышленником. Государь надеялся, что с поставлением Никона на Патриаршество между царем и Предстоятелем установится полное взаимопонимание. Царь горел желанием преобразовать Российское государство и находил отклик этим устремлениям в своем любимце, который также намеревался провести в Церкви серьезные реформы. 

Никон (в миру – Никита) родился 24 мая (6 июня по новому стилю) 1605 г. в селе Вельдеманове, неподалеку от Нижнего Новгорода, в семье крестьянина-мордвина Мины, по имени которого будущего Патриарха называли Миничем или Миновым. Никита рано потерял мать. Его отец вступил в повторный брак, но мачеха невзлюбила Никиту, была с ним сурова, нередко била. Обстановка в родительском доме приучила Никиту к жестокости, что позднее отразилось на его характере.
В 12-летнем возрасте Никита убежал из дома в Макарьев Желтоводский монастырь. Здесь он получил образование, по тем временам вполне достаточное для того, чтобы стать священником. Никита так и не принял пострижения, так как родственники уговорили его вернуться домой и вступить в брак. Ему было тогда 20 лет. Через год он был избран на священническое служение прихожанами церкви села Лысково. Село это располагалось на Волге, близ Макарьева монастыря, где в то время проходили знаменитые Макарьевские ярмарки. Молодого, видного собой и грамотного священника заприметили приезжавшие на ярмарку московские купцы. Вскоре они предложили Никите перебраться в столицу, и он согласился.
В столице Никита продолжал свое священническое служение. Но неожиданно у Никиты скончались все его дети, ставшие жертвой эпидемии. Убитый горем отец увидел в смерти сыновей знамение свыше, которое он расценил как призыв к монашеской жизни. Никита уговорил свою жену принять пострижение в московском Алексеевском монастыре (находился на месте нынешнего Храма Христа Спасителя). Сам Никита ушел в Анзерский скит Соловецкого монастыря. Здесь 31-летний священник принял монашество с именем Никон. Его духовным наставником стал знаменитый старец – преподобный Елеазар Анзерский.
Свой богатырский организм Никон, мужчина высокий и сильный, укрощал с большим трудом. Жизнь на далеком северном острове сама по себе была немалым подвигом, который усугублял принятый в Анзерском скиту очень строгий устав, согласно которому братии запрещалось вкушать даже рыбу. Тем не менее, Никон еще пуще изнурял свою плоть: помимо предписанного келейного скитского правила, он ежедневно прочитывал Псалтирь и клал по тысяче поклонов. Богатырский размах в аскезе Никон сохранит и, став Патриархом, хотя позднее его борьба с плотью примет формы, достойные Первосвятительского величия: он будет носить расшитый золотом и каменьями саккос весом около 4 пудов и омофор весом в полутора пуда. Но, несмотря на свои аскетические подвиги Никон, по свидетельству его келейника и биографа Шушерина, в то время терпел сильные искушения. Похоже, что с одним из них будущий Первосвятитель так и не сумел совладать.
По молитвам преп. Елеазара Анзерского у царя Михаила Феодоровича родился долгожданный сын и наследник – будущий царь Алексей Михайлович. В благодарность государь пожертвовал Анзерскому скиту большую сумму денег. Деятельный, кипевший энергией Никон предлагал немедля пустить царский вклад на строительство каменного собора. Но нестяжательный простец Елеазар счел каменный храм непозволительной роскошью для бедного скита. Святой старец полагал, что сначала необходимо обустроить духовную жизнь в обители, воспитать в братии дух подлинного подвижничества. Никон, всегда склонный по своей натуре к каким-то ярким внешним формам, не мог понять своего смиренного учителя. Между ними произошла ссора. Будущий Патриарх, далекий от подлинно монашеского бесстрастия, выступил против своего духовного отца. Увы, сугубо материальное в основе своей дело стало причиной полного разрыва Никона со своим учителем, от которого он, впрочем, сумел взять очень немногое.
Поссорившись с преп. Елеазаром, Никон убежал с Анзера навсегда. Сев в лодку, он поплыл на материк, но по дороге попал в бурю и едва не погиб. Судно прибило к маленькому и скалистому Кий-острову в устье Онеги. Благодаря Бога за спасение, Никон воздвиг здесь поклонный крест, но так и не увидел в своем приключении вразумления за непослушание. Став Патриархом, он устроил на острове Крестовоздвиженский ставропигиальный монастырь.
Вскоре Никон пришел в Кожеезерскую обитель на севере Каргопольского края. Через 3 года братия избрали его игуменом монастыря. В 1646 г. Кожеезерский игумен прибыл по каким-то делам в Москву, где был представлен молодому царю. Никон буквально обаял Алексея Михайловича. В свою затерянную в северной глуши обитель игумен так и не вернулся: царь поставил его архимандритом придворного Новоспасского монастыря – родовой усыпальницы Романовых. При новом архимандрите обитель была богато отстроена на щедрые царские пожертвования.
Дружеские отношения между царем и Никоном все более крепли. Молодой государь жаждал преобразовать Россию, возвысить ее и вывести на мировую арену в качестве лидера всего православного мира, который он мечтал объединить под главенством Москвы. Вокруг царя Алексея постепенно группируются молодые и энергичные деятели, в которых он видит своих единомышленников. Быстро уловивший настрой государя Никон сумел повести себя так, что царь увидел в нем деятеля, способного распространить преобразования и на церковную жизнь. Никон был вполне человеком своего времени, главными героями которого, в отличие от предшествующих эпох, стали лица, неродовитые, но талантливые и энергичные, выстраивающие как свою карьеру, так и программу своих действий (одно от другого они не отделяли), целиком на благоволении государя и на служении его интересам.
Влияние Никона при дворе быстро росло: он стал принимать челобитные и передавать их Алексею Михайловичу. За протекцией к влиятельному архимандриту стали обращаться даже бояре. Он вошел в близкий ко двору церковный кружок "ревнителей благочестия" (или "боголюбцев"), но скоро заслонил собой других его деятелей, и отношения между Никоном и его вчерашними друзьями-протопопами из числа "ревнителей" быстро охладели. Никон верил в дружеские чувства царя и считал, что они позволяют ему более не считаться ни с кем, кроме самодержца.
В 1649 г. Никон по желанию царя становится митрополитом Новгородским. Находясь на Новгородской кафедре, он получил совершенно особые полномочия, причем, не только церковного, но и государственного порядка. В том же 1649 г. было принято новое Соборное Уложение, которое существенно ограничивало юридические и имущественные права Церкви. Но митрополит Никон получил от царя право в своей епархии продолжать судить духовенство и церковных людей своим судом не только по делам духовным, но и гражданским. Более того, митрополит получил право надзирать за гражданским судом в Новгородской земле. Причем, Никон этим правом активно пользовался, контролируя деятельность воеводского суда. Это снискало ему в Новгороде популярность среди простого народа, которая возросла еще более благодаря благотворительной деятельности митрополита: он учредил богадельни, кормил неимущих, погребал их на церковные средства. Во время бунта новгородцев, обозленных на царского воеводу князя Хилкова, Никон призывал бунтовщиков одуматься и прекратить мятеж, а затем ходатайствовал за свою мятежную паству перед царем и помог кончить дело миром. За это его возлюбили как миротворца и в Новгороде, и в Москве. Царь нередко приглашал своего любимца-митрополита в столицу для совета.
 Особое благоволение царя Никон вызвал своим проектом переноса в Успенский собор Кремля мощей трех Московских Первосвятителей, ранее погребенных в иных местах: Патриарха Ермогена – из Чудова монастыря, Патриарха Иова – из Старицы и, наконец, Митрополита Филиппа – из Соловецкого монастыря. Митрополит Новгородский лично возглавил поездку на Соловки за мощами святителя Филиппа. Он же был автором грамоты, написанной от имени царя Алексея с покаянием за грех своего "деда" – Ивана Грозного. Она содержала в себе очень необычные нотки, в которых можно видеть провозвестие будущей Никоновской идеи возвышения священства над царством. Здесь, например, можно было встретить такие обращенные к святителю выражения: "преклоняю пред тобою сан мой царский", "преклоняю честь моего царства", "повергаю на умоление тебя всю мою власть" и проч. 

Герб Патриарха Никона

Во время поездки на Соловки в полной мере проявилась властная натура Никона. Сопровождавшие его бояре жаловались на Новгородского владыку, который, не жалея себя, и от них требовал аскетических подвигов: заставлял выстаивать долгие службы, класть немереное количество поклонов, строго поститься. 
Во время путешествия Никона на Соловки скончался Патриарх Иосиф. Никон вернулся в столицу уже практически преемником почившего Первосвятителя, оставалось лишь формальное избрание. Правда, группа протопопов из кружка "ревнителей" (в их числе – Иван Неронов, Аввакум Петров, Логгин, Даниил и прочие будущие вожди старообрядческого раскола) после недельного поста предложила на Патриаршество царского духовника Стефана Вонифатьева. "Боголюбцы" цеплялись за последнюю возможность сохранить свою власть в Церкви, которую они фактически узурпировали в Патриаршество оттесненного ими от дел Иосифа. Но Стефан отказался избираться в Патриархи.
22 июля 1652 г. Освященный Собор, зная настроение Алексея Михайловича и желая ему угодить, выбрал на Патриаршество Никона.
Почти сразу после избрания нового Патриарха начались первые неожиданности: Никон несколько раз отказывался прийти со своего Новгородского подворья в Успенский собор на церемонию наречения на Патриаршество, которая должна была проходить с участием царя. Наконец, его привели насильно. Никон стал отказываться от Патриаршего сана, ссылаясь на свою неспособность и неразумие. Такое поведение было вполне традиционным. Столь же традиционно избранного Патриарха уговаривали принять власть над Церковью. Но далее Никон повел себя весьма необычно: он отказывался не троекратно, как требовал сложившийся ритуал, а столь решительно и долго, что заставил царя встать на колени перед Никоном и умолять его принять Патриаршество. Избранный Патриарх прослезился, увидев эту картину, но принял Патриаршество только после того, как царь обещал блюсти догматы и каноны Православия нерушимо и во всем слушаться его, Никона, как архипастыря и отца. Государь, бояре и Освященный Собор присягнули в том на Евангелии. И лишь тогда Никон согласился стать Патриархом. Позднее он утверждал, что предупредил царя о том, что согласен быть на Патриаршестве только три года, и если царь не будет у него в послушании, то уйдет с Первосвятительской кафедры. Уже в этом эпизоде с избранием на Патриаршество вполне проявилась идея возвышения священства над царством, усиления Патриаршества. Именно она, скорее всего, и была в жизни Никона главной целью, тогда как его знаменитые реформы явились лишь средством достижения этого теократического идеала.
25 июля 1652 г. была совершена интронизация нового Патриарха, и 47-летний Никон стал новым Предстоятелем Русской Церкви. Теперь его энергичная натура могла, наконец-то, проявиться в полной мере. Молодой царь благоговел перед Никоном, бесконечно доверял ему, советовался с ним по всем важнейшим государственным делам. Отъезжая из Москвы, Алексей Михайлович регулярно переписывался с Патриархом. Но наиболее ярко сыновнее отношение царя к Патриарху проявилось в том, что Алексей Михайлович разрешил Никону именоваться "Великим Государем". Прежде так титуловали только Патриарха Филарета, что мыслилось как мера исключительная, так как он был отцом и фактическим соправителем царя Михаила Феодоровича. Но царь Алексей даровал титул "Великого Государя" вчерашнему крестьянину-мордвину, подчеркнув, что тоже видит в нем своего отца. Однако в реальности эта беспрецедентная мера только укрепила Никона в мысли возвысить Патриаршество над царством. Отныне он стал стремиться придать своему новому титулу вполне реальное содержание.
Патриарх принимает деятельно участие в важнейших государственных делах. Его мнение царь не только уважал, но и руководствовался им. Недовольство Никона статьями Уложения 1649 г., ограничивающими права Церкви, заставило царя отступить от затеваемой секулярной реформы. Он оставил Никона безраздельным хозяином в его Патриаршей области, границы которой в это время многократно расширились. Вопреки статьям Уложения государь жаловал Никону новые земельные владения. Сам Никон также приобретал новые вотчины. Так, например, он приобрел почти целиком несколько уездов в Новгородской земле: Валдайский, Старорусский, Крестецкий, присоединил к Патриаршей области обширные территории в Тверской земле, Поволжье, отвоеванных у Польши юго-западных областях и южно-русских степях. Количество крестьянских хозяйств в Патриаршей области при Никоне возросло с 10 тысяч до 25 тысяч. Никон отстроил три крупных ставропигиальных монастыря, которые получили статус Патриарших резиденций: Иверский монастырь на Валдае, Крестовоздвиженский Кий-островский в устье Онеги и Воскресенский Новоиерусалимский под Москвой, на реке Истре. Царь пожаловал их Никону в личную собственность.  
При строительстве Новоиерусалимского ансамбля вполне проявились специфические теократические идеалы Никона, которые были довольно далеки от православной традиции и скорее напоминали некое подобие восточного папизма. Никон хотел видеть в своем Новом Иерусалиме новый духовный центр православного мира. Весь комплекс монастырских земель представлял собой уменьшенный макет Святой Земли, монастырь символизировал Иерусалим, а монастырский Воскресенский собор с комплексом приделов был копией Храма Гроба Господня. В алтаре собора Никон поместил пять тронов для себя и четырех Восточных Патриархов, причем, кафизма Московского Первосвятителя была поставлена в центре. Как царю Алексею кружила голову мечта стать вселенским православным государем, так Никон мечтал стать настоящим Вселенским Патриархом, духовным главой всего православного мира, и не таким номинальным и призрачным, как стамбульский владыка, лишь титуловавшийся "Вселенским", а вполне реальным. Но налицо был парадокс: воплощение этой мечты Никона сделало бы его любимый монастырь не Новым Иерусалимом, а скорее неким подобием восточного Ватикана.
К своей цели Никон шел постепенно. Первым делом он считал, необходимым реализовать программу церковных реформ. Прежде всего, она должна была обеспечить Никону расположение царя, для которого исправление русского обряда по греческому образцу было залогом грядущего объединение всего православного мира под скипетром Московского государя. Положение Никона в этой православной сверхдержаве в случае возвышения духовной власти над светской стало бы еще более грандиозным. Ради воплощения этих масштабных замыслов Никон начинает свои церковные преобразования. Этим же целям должно было служить и усиление внешнего блеска Московского Патриаршества, которому Никон хотел придать невиданное доселе величие.
Никон не сознавал, что Москва и так уже стала реальным центром мирового Православия, в чем и было настоящее исполнение пророчества старца Филофея о Третьем Риме.

Позиция старца Филофея 
Филофей (Зервакос) – известный греческий старец. После введения в Константинопольской и Элладской Церквах нового стиля, он не стал отделяться от своего епископа, но и не переходил на новый календарь, оставаясь одним из самых убежденных его противников. Расколы, произошедшие в результате перехода на так называемый новоюлианский календарь, причиняли Старцу огромную скорбь, и он много молился о восстановлении традиционного святоотеческого церковного календаря и о примирении враждующих. «Сорок лет я просил и продолжаю просить Бога утишить эту ужасную бурю, это бурное море в церковной среде, принести мир, и однажды ночью невидимый голос сказал: „Своевольным посланы Богом искривленные стези". Я надеюсь и молюсь, и умоляю Небесного Отца просветить церковных лидеров перестать нападать друг на друга, но примириться и вернуть Церкви православный календарь, данный нам Отцами», – писал отец Филофей.
До конца своих дней Старец уверял, что, хотя причиной разделения явилось введение папского календаря и единственный путь к объединению – возвращение к юлианскому календарю, ни одна из сторон не лишена заблуждений: ни новостильники – нарушители Предания, ни старостильники-раскольники, отделившиеся от своего Предстоятеля по причине нововведения, но не примкнувшие ни к одной из официальных Поместных Церквей и образовавшие свои особые «истинно-православные церкви». В частности, про раскольников отец Филофей писал, что они также подпадают под анафему как нарушающие и презирающие великую заповедь любви. «Они презрели ее, нарушили ее, отбросили, ненавидят друг друга, угрызают друг друга, набрасываются друг на друга», – с сожалением отмечал Старец.

Это была реальность, которая не требовала какого-то специального оформления через внешние формы. Но, к сожалению, к XVII веку оказался во многом утраченным опыт духовной жизни, сильно понизился уровень богословского образования. Русский человек этого времени свою религиозность мыслил почти исключительно через внешние обрядовые формы. Никон и оппонирующие ему протопопы в этом смысле мало отличались друг от друга. Разница была лишь в том, что будущие вожди раскола видели истину Православия в строгом следовании старому русскому обряду, Никон же созидал новые имперские формы величия Третьего Рима. 
Внешний блеск Патриаршего служения при Никоне достигает апогея. Пышность и красота богослужений этого времени были необыкновенными даже для Москвы, традиционно отводившей обряду особое место. На Патриарших службах Никону сослужили несколько десятков священнослужителей, иногда до 75 человек. Красоте и богатству Успенского собора соответствовали столь же великолепные пудового веса облачения и драгоценная утварь, украшенные каменьями и жемчугом и блиставшие царственным золотом.

Никона нисколько не волновало, что его стремление возвеличить Патриаршество болезненно ударило по духовенству. Патриарх стал единолично судить и низлагать не только своих клириков, но и епископов. Впоследствии Никону вменяли в вину, что он единолично низложил епископа Павла Коломенского и запретил в служении Симеона Тобольского. Строгостью и прежде отличались многие Первоиерархи Русской Церкви. Но у Никона строгость уже граничила с жестокостью, а иногда (как в случае с Павлом Коломенским) просто переходила в мстительную расправу с несогласными. Никон был скор на суд и расправу. По Москве ходили Патриаршие дьяки и вызнавали насчет беспорядков среди столичного клира. Виновных, особенно пьяных попов, арестовывали и строго наказывали. Московское духовенство жило в постоянном страхе перед своим Первосвятителем, которого боялись, но не любили. Это, в сочетании с крайним высокомерием самого Никона, крайне ожесточило против него духовенство, особенно его бывших друзей по кружку "ревнителей".
Число врагов Никона росло, но он, абсолютно уверенный в постоянстве царской дружбы, не придавал этому значения, держался заносчиво и ни с кем не считался. Протопопы и бояре одинаково возненавидели Никона как горделивого выскочку и ждали удобного момента, чтобы воздать ему за пережитые унижения. Но если протопопы скорбели о потере своего влияния на дела церковные, то бояре помимо гордыни и обид не могли простить Патриарху его огромного влияния на дела государственные. В соответствии с собственным пониманием места Патриарха в Российском государстве Никон стал активно влиять на внешнюю и внутреннюю политику царя Алексея. Именно Патриарх посоветовал царю принять предложение гетмана Богдана Хмельницкого о присоединении Малороссии к Москве в 1654 г. что, вызвало большие осложнения во взаимоотношениях России и Польши и в итоге привело к войне. Царь решился на войну по благословению Никона, который убедил Алексея Михайловича в том, что воссоединение Малороссии с Московским государством – это первый шаг на пути реализации программы созидания вселенской православной империи.
Поначалу война шла успешно для России. Был возвращен потерянный после смуты Смоленск, взяты Полоцк и даже Вильна. В 1656 г. по совету Никона царь отважился и на войну со шведами. Влияние Никона на царя Алексея в ходе военных действий еще более возросло. Во время военных действий Никон оказал царю большую услугу личного характера. В Москве вспыхнула эпидемия чумы. Смертность была велика, и царская семья оказалась в опасности. Но Никон вовремя сумел вывезти Романовых и поместить их в безопасное место, семья царя Алексея была спасена. Государь выражал за это Никону огромную благодарность, что еще более скрепляло их дружбу.
 Когда царь находился в военных походах, правителем в Москве он оставлял Патриарха, который в это время возглавлял Боярскую думу. Никон в отсутствие монарха управлял государством. От имени царя и себя самого он издавал грамоты. На имя Первосвятителя присылались челобитные. Никон вел дипломатическую переписку. Патриарх все держал под своим контролем, и любой важный государственный акт должен был быть скреплен его подписью. При этом Никон вновь проявлял присущие ему властность и деспотизм, держал себя с боярами высокомерно, нередко унижая их. Естественно, бояре не могли простить Патриарху обид и бесчестья. Многие из них помышляли о том, чтобы расстроить дружбу царя и Предстоятеля Церкви, а со временем и вовсе устранить горделивого Патриарха. В числе наиболее отрицательно настроенных к Никону бояр оказались и ближайшие царские родственники и любимцы: 

Стрешнге" XVIII в. В оригинале этот внушительный документ представлял собой столбец (свиток) длиной 309 м, разделённый на 25 глав и евы (родня матери царя Алексея), Милославские (родственники первой супруги царя Алексея), влиятельный боярин Морозов (приходившийся государю свояком), князь Никита Одоевский (идейный противник  Никона как главный автор Уложения 1649 г.), князь Алексей Трубецкой, кн. Юрий Долгоруков, боярин Салтыков и прочие. Их озлобление против Никона было тем острее, что многие почитали себя обойденными царским вниманием. Ненависть к Патриарху нередко принимала вызывающие формы. Так, боярин Стрешнев выучил своего пуделя глумливой шутке: тот складывал лапки наподобие архиерейского благословения и откликался на имя Никон. Но подобными мелочами дело подкапывания под Патриарха отнюдь не ограничивалось. Бояре стали исподволь настраивать царя против его любимца. Обстоятельства этому благоприятствовали. Алексей Михайлович возмужал и стал гораздо более самостоятельным. Его стремление к самовластному правлению подогревалось его окружением. Бояре старались представить Никона в глазах монарха как восхитителя царской власти. Сказалось и то, что в годы войны царь отвык от Никона и его советов, стал смотреть на вещи своими, а не его, Патриарха, глазами. Алексей Михайлович вполне уже привык обходиться без властного Первоиерарха.
Против Никона обернулись, в конечном счете, и его реформационные начинания, проводимые властно и грубо, что давало немало поводов для обвинений. Многие искренне не принимали его реформ, другие использовали недовольство новшествами, вводимыми Патриархом, для того, чтобы реализовать свои амбиции, отомстить Никону за его заносчивость, нежелание считаться с кругом прежних друзей по кружку "ревнителей". Протопопы, недовольные Никоном, вскоре примкнули к боярам и образовали вместе с ними единый фронт против Патриарха.
После неудачного шведского похода, который царь предпринял по благословению Патриарха, Алексей Михайлович совсем охладел к своему прежнему любимцу. Вскоре между царем и Патриархом произошел первый серьезный конфликт. Прибывший в Москву Патриарх Антиохийский Макарий в канун праздника Богоявления советовал своему Московскому собрату освятить воду дважды, как это принято у греков. Но Русский Первосвятитель не послушал Антиохийского. Царь, узнав об этом, пришел к Никону и выбранил его грубо до непристойности. В ответ на величавое заявление Никона, что царь не имеет права бесчестить своего духовного отца, Алексей Михайлович заявил ему, что своим духовным отцом почитает не его, а Макария.
К началу 1657 г. отношение царя к Патриарху Никону стало настолько прохладным, что оказалось возможным при протекции бояр вернуть из ссылки в Москву Григория (Ивана) Неронова, который вновь принялся выступать против Предстоятеля. Бояре устроили иеромонаху Неронову встречу с царем, во время которой он убеждал Алексея Михайловича в том, что Патриарх заслонил собой царя и узурпировал его власть. После этой встречи государь стал избегать любых контактов с Никоном. Вскоре от былой дружбы царя и Патриарха ничего не осталось. Никон воспринимал охлаждение к себе со стороны Тишайшего очень болезненно и нервно. И хотя о смещении Никона с Патриаршества не было и речи, он воспринимал происходящее как катастрофу. Царь Алексей не стремился устранять Никона с Первосвятительской кафедры, но хотел лишь перестроить свои отношения с ним, вернув их на тот уровень, который существовал прежде, при Патриархе Иосифе. Но сам Никон считал свою карьеру законченной, так как основывал ее всецело на благоволении государя. Кроме того, рушилась главная мечта его жизни – возвышение Патриаршей власти над царской. Того, что эти теократические притязания были совершенно чужды православной традиции, Никон, кажется, так и не понял, даже когда царь отвернулся от него. Патриарх впал в отчаяние, но так и не признал, что крушение, в конечном счете, потерпел не он сам, а его теократическая идея, в оформлении которой его собственные амбиции играли роль генератора. До самой смерти Никон считал себя исключительно борцом и страдальцем за правду.
В решающую фазу конфликт между царем и Патриархом вступил в июле 1658 г. В Москве ожидали с визитом грузинского царевича Теймураза. Во время подготовки торжественной церемонии встречи вспыхнула ссора между царским окольничим Хитрово и Патриаршим боярином князем Дм. Мещерским. Последний получил от Хитрово удар палкой по лбу. Однако извинений от царя за учиненное Патриарху бесчестье не последовало. В праздник Ризоположения Алексей Михайлович не пришел на утреню, которую служил Патриарх, а затем прислал к нему своего боярина князя Ю.Ромодановского, который объявил Никону о царском гневе на Первоиерарха. Ромодановский передал Патриарху слова царя, в которых содержалось указание на подлинную причину разрыва между монархом и Первосвятителем: "Ты пренебрег царское величество и пишешься Великим Государем, а у нас один Великий Государь – царь. Царское величество почтил тебя как отца и пастыря, но ты не уразумел". Царь Алексей отныне запрещал Никону именоваться "Великим Государем" и требовал возвращения к прежнему Патриаршему титулу "Великий Господин".
Алексей Михайлович намеревался вернуть Патриаршую власть в прежние рамки. Но Первоиерарха действия царя привели в состояние, близкое к нервному срыву. Никон решил уйти из Москвы, оставив Патриаршество, хотя в глубине души, вероятно, надеялся, что эта демонстративная акция заставит царя вернуться к прежним, доверительным отношениям. С точки зрения канонов поведение Патриарха Никона можно было квалифицировать как самовольное сложение с себя Первосвятительского служения. Фактически Патриарх бросил свою гигантскую паству – целую Поместную Церковь, что было несопоставимо с тем, что явилось поводом для этого – царской немилостью и крушением теократических мечтаний.
После встречи с Ромодановским Патриарх принял окончательное решение об уходе. Обставил он все, как обычно, весьма эффектно. Никон велел заготовить простую монашескую рясу, клобук и палку. Совершив литургию в Успенском соборе Кремля и причастившись, он написал письмо царю. Затем Патриарх вышел к народу и с амвона произнес прощальную речь. Он плакал и говорил нечто мало вразумительное о своей лени, о том, что он "окоростовел", и т.д. "От сего времени не буду вам Патриархом", - заключил Никон свою речь. Первоиерарх разоблачился и хотел уходить, но по царскому повелению врата Успенского собора оказались запертыми: Алексею Михайловичу уже доложили о происходящем. Тогда Никон сел на ступеньку кафедры в ожидании дальнейших действий государя.
Царь прислал к Первосвятителю князя Алексея Трубецкого спросить, почему он оставляет Патриаршество без совета с государем. Именем царя Трубецкой повелел Никону отказаться от задуманного. На это Патриарх отвечал, что и прежде бил челом государю об оставлении кафедры. Он также напоминал, что при своем избрании на Патриаршество якобы ставил условием лишь трехлетнее пребывание на Первосвятительской кафедре, обещая уйти, если его не будут слушаться во всем. Патриарх вручил Трубецкому письмо для царя, и князь удалился. Быть может, Никон еще надеялся, что царь отступит, и стороны примирятся, но этого не случилось. Трубецкой вернулся к Никону от царя с нераспечатанным письмом и повторной просьбой не оставлять Патриаршества. Тем не менее. Никон сказал, что своего решения не переменит. Тогда ворота собора были открыты. Патриарх пешком прошел через весь Кремль, но Спасские ворота оказались запертыми, и он сел под аркой. Царь в последний раз надеялся образумить Первоиерарха, но оба стояли на своем. Наконец, ворота открыли, и Патриарх ушел на свое подворье. Через три дня он покинул столицу и уехал в Новый Иерусалим. Царь безмолвствовал. Своим уходом Никон сам отрешил себя от Патриаршества, предпочтя сомнительные теократические притязания реальному Первосвятительскому служению во главе крупнейшей Поместной Православной Церкви мира.
Едва ли уход Патриарха Никона можно счесть волевым решением. О его непоследовательности свидетельствует такой факт: когда Трубецкой по приказу царя прибыл в Новый Иерусалим вскоре после ухода Предстоятеля из Москвы, последний отвечал ему, что виноват перед государем в том, что не известил его о своем уходе, хотя до этого утверждал, что об этом речь с царем шла давно. Никон неожиданно назвал еще одну причину своего ухода: болезнь и… боязнь умереть Патриархом (?!). Он заявил, что впредь быть Патриархом не желает: "А только де похочу быть Патриархом, проклят буду и анафема".
На этом завершился краткий, но бурный период Патриаршества Никона. Прошло еще свыше восьми лет после ухода Патриарха из Москвы, прежде чем на Большом Московском Соборе 1666-1667 гг. низложением и ссылкой в Ферапонтов монастырь завершилась личная драма Никона и началась трагедия отпадения огромного числа русскихлюдей от Церкви и возникновения старообрядческого раскола. «Я был, избираем в присутствии государя, со слезами убеждавшего меня принять жезл правления, и осужден должен быть в его же присутствии. Народ российский был свидетелем клятв моих пред Богом; вы же неправый суд произвели тайно. Жезл пастырский я воспринял во Святой Соборной и Апостольской Церкви не по домогательству, но по желанию и слезному молению бесчисленного народа. Вы же осудили меня в частной монастырской церкви в присутствии одних клеветников моих». 
Выполняя решения Собора, в Благовещенском соборе Кремля патриархи сами сняли с Никона знаки патриаршества (кроме панагии), оставили его в звании простого монаха, возложили на его голову простой монашеский клобук, но мантии и жезла на этот раз не отобрали. Москва была в большом волнении по случаю суда над Никоном, народ толпами собирался у его дома, так что даже пришлось поставить стражу. Ранним утром 13 декабря 1667 года люди стали собираться в Кремле, чтобы последний раз получить благословение бывшего патриарха. Но власти боялись, чтобы не произошло какого-либо волнения, и объявили, что Никона повезут по Сретенке, а на самом деле его повезли другой дорогой в сопровождении конного конвоя из 200 стрельцов. Решением Собора он был лишен Патриаршества и отправлен в заточение: сначала в Ферапонтов, а затем, в 1676 году — в Кирилло-Белозерский монастырь. При этом, однако, проведенные им церковные реформы не только не были отменены, но получили одобрение Собора.
 Богослужебная реформа Патриарха Никона
Церковная реформа Патриарха Никона, повлекшая за собой возникновение старообрядческого раскола, нередко воспринимается как главная цель его деятельности. На самом деле она была, скорее, средством. Во-первых, через реформу Патриарх угождал царю, чающему стать вселенским православным государем – именно с этого и началось возвышение Никона. Во-вторых, благодаря преобразованиям Никон укреплял свое положение и мог надеяться, со временем, стать таким же вселенским Патриархом.
Начинались реформы со ставшего уже традиционным для Москвы дела книжной справы. До своего Патриаршества Никон отнюдь не был грекофилом, а наоборот, придерживался убеждений, типичных для московских консерваторов. Никон был начитан, но не имел систематического богословского образования, не знал греческого и не понимал сути книжной справы, хотя бы даже на уровне справщиков начала XVII в. Тем не менее, сблизившись с Алексеем Михайловичем, будущий Патриарх очень скоро переориентировался и стал приверженцем реформ по греческому образцу.

В Патриаршество Никона книжная справа стала осуществляться по греческому образцу, причем, не по старым, а по современным изданиям. Патриарха мало волновала проблема поиска первичного, исторически неискаженного варианта чинопоследований и текстов. Гораздо важнее ему казался вопрос унификации православного богослужения в видах централизации православного мира под главенством России, царя Алексея и, конечно же, его самого. При Никоне стали трудиться новые справщики. Наиболее видным из них был знаменитый киевский иеромонах Епифаний Славинецкий. Крупнейшим учеником Епифания стал инок Чудова монастыря иеродиакон Евфимий. Среди новых справщиков также выделялись иеромонах Савватий и Иван Озеров, ученик Киево-Могилянской коллегии и ртищевской школы в Андреевском монастыре.
К сожалению, заметное место среди справщиков при Патриархе Никоне занял и такой одиозный деятель, как Арсений Грек. Справщики в большинстве своем были людьми не только учеными, но и безупречно нравственными. Арсений же на их фоне выглядел не только отъявленным авантюристом, но и совершенно аморальным типом, чья скандальная репутация сильно повредила Никоновским реформам и способствовала их дискредитации. Грек Арсений, рожденный в Османской империи, дважды изменял Православию, перейдя сначала в униатство, а затем в ислам. Арсений бежал из Турции в Западную Русь, откуда перебрался в Москву. Но когда в Российской столице стали известны подробности его биографии, афериста отправили в ссылку на Соловки. В Соловецком монастыре Арсений Грек буквально изумил тамошних монахов своей исключительно богатой эрудицией и столь же феноменальной нечестивостью. Здесь, на Соловках, Арсения и заприметил в 1652 г. Новгородский митрополит Никон, приехавший в монастырь за мощами св. Митрополита Филиппа (Колычева). Никон взял ученого грека в Москву и поместил его в основанную Епифанием Славинецким в Чудовом монастыре латино-греческую школу. Личность Арсения и его участие в книжной справе впоследствии вызвали сильные нарекания со стороны противников реформ. Особенно негодовала Соловецкая братия. Иноки были до крайности раздражены на Никона за то, что он вывез из Соловецкой обители мощи очень почитаемого здесь св. Филиппа. Но в их памяти прочно запечатлелся и другой факт: одновременно будущий Патриарх увез с Соловков и привлек к делу справы Арсения. Оба этих неприятных для соловецкой братии события оказались тесно сопряженными в сознании иноков. Впоследствии, когда начались реформы, негативное отношение к ним на Соловках было в значительной степени сформировано обидой на Никона и отвращением к Арсению. Именно в этом крылась основная причина оппозиционного настроя Соловецкой братии, вылившаяся потом в знаменитое "Соловецкое осадное сидение".
Став Патриархом, Никон, еще более интенсивно повел дело книжной справы. Благодаря расположению царя он добился передачи Печатного двора из ведения государя под свое личное управление. При Московской типографии Никон собрал не только образованных справщиков, но и гигантскую библиотеку. Сюда из русских монастырей, с Афона и Востока были доставлены тысячи древних рукописей. Но, к сожалению, при Никоне очень немногие из этих сокровищ было задействованы при проведении книжной справы. Равнение шло, главным образом, не на старые образцы, а на современную греческую практику. Прямое указание на сей счет справщики получили от Предстоятеля уже в первый год Патриаршества Никона. Патриарх обосновывал свое требование текстом обнаруженной им грамоты Восточных Патриархов св. Иову, первому Патриарху Московскому и всея Руси. Более полувека она пролежала "под сукном", так как вызвала в Москве обиду предоставлением Русскому Патриарху лишь пятого по чести места в диптихах, а не третьего, как хотели на Руси. В грамоте указывалось, что Русская Церковь должна быть во всем согласна с другими Православными Патриархатами. Разумеется, речь шла о единстве Православного вероучения, но Никон расширил понимание этой формулы, распространив ее и на сферу церковных обрядов. Так радикальная перестройка богослужения Русской Церкви обрела видимость борьбы за чистоту Православия. В свою очередь, тем же самым будут обосновывать свою позицию и противники затеваемой реформы.
Обрядовые перемены начались с того, что Патриарх повелел исключить статьи о двуперстии и 16 земных поклонах на молитве Ефрема Сирина в новых изданиях Псалтири 1652-1653 гг. Первой реакцией на эти новшества стал протест старых московских справщиков – иеромонаха Иосифа Наседки и Савватия. Они подали в отставку и покинули Печатный двор. Накануне Великого поста 1653 г. Патриарх опубликовал "Память". Этим меморандумом он оповещал свою паству, что отныне следует творить поклоны Ефрема Сирина по-новому (4 земных и 12 поясных, а не 16 земных) и креститься троеперстно. Увы, Патриарший указ не содержал никаких разъяснений и не объяснял пастве, почему привычные обряды отныне заменялись новыми в приказном порядке. Никон, уверенный в поддержке царя, просто не считал нужным задуматься о возможной реакции духовенства и народа церковного на свои инициативы. Стиль его поведения, по сути, не мог не повлечь народного возмущения.
Как и следовало ожидать, сразу начался ропот, чем не преминули воспользоваться протопопы-"боголюбцы" – бывшие друзья, а теперь недруги Патриарха-реформатора: Иван Неронов, Аввакум Петров, Даниил Костромской, Логгин Муромский, Лазарь Романовский. Они возглавили борьбу за сохранение старого обряда. Характерно, что как Патриарх, так и протопопы-оппозиционеры верили в то, что ведут сугубо идейную борьбу, хотя на самом деле личные амбиции играли в этом противостоянии едва ли не главную роль.
В Русской Церкви вполне оформились две идеологии: старообрядческая и реформаторская (или "никонианская", как ее называли противники Патриарха). Между приверженцами обоих направлений развернулась острейшая борьба. Патриарх начал преследовать оппозиционеров. Муромский воевода в угоду Никону обвинил протопопа Логгина в хуле на святые иконы, придравшись к бытовой мелочи. Патриарх летом 1653 г. провел соборное разбирательство по этому поводу. Логгина велено было посадить под арест. За него вступился Неронов, требовавший царского суда. В итоге Неронов и сам угодил в ссылку в Спасо-Каменный монастырь.
Мятежные протопопы почувствовали героику в своем противлении Никону. Начала формироваться особая психология старообрядчества с имитацией катакомбной деятельности, с ощущением причастности к мученическому подвигу. Так, Аввакум после неудачной попытки занять место Неронова в Казанском соборе Москвы, стал служить в каком-то амбаре, но здесь его прихожан переловили и посадили в тюрьму, что придало бунтарям страдальческий ореол.
Логгина Муромского по указу Патриарха расстригли. Делалось это публично, за Патриаршей литургией. Рассказ Аввакума о том, как проходило расстрижение, страшен: Логгин, мня себя мучеником, плюет через Царские врата в алтарь, в лицо Никону, снимает с себя рубашку и бросает туда же, на престол. Аввакум отмечает: "И - о чудо! - растопырилась рубашка и покрыла на престоле дискос будто воздух". Осудил Патриарх и Даниила Костромского, которого сослали в Астрахань и там уморили в земляной тюрьме. Аввакума Никон также собирался расстричь, но за него вступился сам царь, и протопопа вместе с женой отправили в ссылку в Сибирь. Пострадали вплоть до расстрижения, ссылок или тюремного заточения и многие другие, менее значительные духовные лица.
Расправившись с противниками, Никон еще более решительно продолжил реформы. Но боярская оппозиция была недовольна, раздавались голоса с требованием соборного обсуждения конфликта между Патриархом и протопопами. Весной 1654 г. он созвал собор, который проходил в царском дворце, под председательством Алексея Михайловича. Никон выступил на соборе. Лейтмотивом его речи была мысль о необходимости согласия между Русской Церковью и Восточными Патриархатами не только в догматах, но и в уставе. Никон привел некоторые примеры того, что новые греческие тексты имели параллели в древних русских. На этом основании он поставил знак равенства между новыми греческими и древнерусскими (до XV в.) текстами и противопоставил им новые русские книги. После этого Патриарх задал вопрос, по большей части риторический: чему следовать при книжной справе? Естественно, что против грекофильской позиции царя и Патриарха большинство участников собора не осмелилось возражать и приняло столь обидную для русского сердца идею реформы по греческому образцу.
Против этого выступил один лишь епископ Павел Коломенский. Он сослался на то, что имеются два древних списка устава, где предписано творить 16 земных поклонов Ефрема Сирина. В результате собор вынужден был принять довольно неопределенное постановление: быть в этом вопросе согласными с древними уставами, но какими именно, не уточнялось. Владыка Павел подписал соборное деяние, но указал, что имеет свое мнение. Несмотря на такое вполне лояльное поведение Павла Никон лишил Павла сана и отправил в ссылку на Север, где тот сошел с ума и вскоре погиб при неясных обстоятельствах.
Таким образом, собор 1654 г. при всей расплывчатости своей формулировки дал Никону основание для того, чтобы править книги исключительно по греческому образцу. Показательно, что Никон сознательно не выносил на собор отдельные вопросы о двуперстии, сугубой аллилуиа и прочие, опасаясь, что при решении частных вопросов не удастся признать необходимость исправления старого русского обряда. Как и следовало ожидать, деяния собора 1654 г., Никон стал трактовать в смысле санкции на исправление русского богослужения по греческому образцу как более соответствующим древности. Конечно, это было весьма далеко от реальности. Более того, многое в русских обрядах сохранилось неизменным от времени Крещения Руси, тогда как у греков претерпело изменения. Но никто не исследовал этого вопроса (что, впрочем, в XVII в. едва ли было возможно). Хуже того – никто не объяснил народу церковному, зачем и почему производятся перемены в обряде. Особенно драматическими выглядели перемены в таких значимых богослужебных текстах и молитвословиях, как Символ веры, Херувимская, "Богородице Дево…" и проч.
Парадоксальным образом обрядовая унификация, затеянная Никоном, могла способствовать укреплению и консолидации Вселенского Православия. Но для Русской Церкви никоновские реформы стали камнем преткновения. Никон не понимал, что при том болезненно искаженном восприятии места обряда в Предании Церкви, которое сложилось на Руси, где при слабом знании и понимании содержания, привыкли отождествлять его с формой, важно было любые изменения в богослужение вводить как можно мягче и деликатнее, как, например, это делалось в Патриаршество Филарета (Романова). Никон же ни в малой степени не оценил, каков будет отклик его паствы на вводимые новшества, и это в итоге привело к расколу. В его появлении равно повинны обе стороны, как Патриарх, бурно перекраивающий привычные богослужебные формы, перед которыми веками благоговел русский народ, так и оппоненты Никона, которые в своем неприятии преобразований не заметили, как подошли к пропасти: логика раскола привела их, в конечном счете, к выпадению из Церкви.
Собор 1654 г. не придал реформам подлинного соборного характера, ибо иерархи лишь из покорности Никону подписали его деяния. Патриарх хотел опереться на нечто более масштабное. И он решает воззвать к Восточным Патриархам, что должно было подчеркнуть вселенский характер обрядовой унификации. При этом Никон, однако, опять-таки не учел, что при традиционном подозрении русских к греческому Православию после Флорентийской унии, попытка опереться на авторитет Восточных Патриархов едва ли могла быть убедительной. Тем не менее, Никон отправил свое послание к Патриарху Паисию Константинопольскому. Не дожидаясь ответа, Никон обратился и к грекам, находившимся в Москве. Летом 1654 г. сюда прибыл Патриарх Сербский грек Гавриил. А в начале 1655 г. Москву посетил Макарий, Патриарх Антиохийский, эллинизированный араб. Оба Патриарха стали поощрять ревность своего Московского собрата в деле обрядовых реформ.
В Неделю Торжества Православия в 1655 г. Никон совершил литургию в Успенском Соборе Кремля. По просьбе Никона к народу держал слово Макарий Антиохийский. Он призвал русских креститься троеперстно, как во всем православном мире. Однако аргумент в пользу этого он мог найти лишь один: в Антиохии, где верующие во Христа были впервые названы христианами и откуда, по словам Макария, происходит весь православный обряд (?), крестятся, как и повсюду на Православном Востоке троеперстно. Эти слова, как и следовало ожидать, москвичей не убедили.
В конце Великого Поста того же 1655 г. Никон созвал собор, в котором приняли участие Макарий Антиохийский и Гавриил Сербский. На соборе было постановлено принять новую редакцию славянского Служебника, которая, по сути, явилась переводом с нового греческого Служебника венецианского издания. Никон на соборе демонстрировал свое единомыслие с греками, говоря: "Я русский и сын русского, но мои убеждения и моя вера – греческие". Но поскольку первая часть заявления Патриарха-мордвина вызывала сомнения, это давало повод усомниться в истинности и второй половины этого пафосного высказывания. Павел Алеппский, сын и архидиакон Макария Антиохийского, вспоминал о глухом ропоте некоторых участников собора. Однако, открыто возражать Никону никто не решался, боясь повторить участь Павла Коломенского. Таким образом, вновь никакого объяснения или обоснования для обрядовых перемен предоставлено не было.
Вполне здравый подход к проблеме обрядности продемонстрировал Патриарх Константинопольский Паисий, от которого в мае 1655 г. Никон получил ответ на свое послание. Кроме Паисия грамоту подписали 24 митрополита, архиепископ и 3 епископа Константинопольского Патриархата. Паисий мудро предвидел, какая беда может произойти от неумеренного рвения Никона в деле обрядовой реформы. Патриарх Паисий писал, что единство Церкви не повреждается различием в обряде, но может нарушиться только через ересь. Паисий писал: "Не следует нам и теперь думать, будто извращается наша православная вера, если кто-нибудь имеет чинопоследование, несколько отличающееся в пунктах, которые не принадлежат к числу существенных членов веры, лишь бы он соглашался с Кафолической Церковью в важных и главных". Паисий, отвечая на запросы Никона, сообщал, что в Константинопольской Церкви принято троеперстие и именословное иерейское перстосложение. Но при этом добавлял, что "впрочем, при том же значении можно слагать персты и иначе". Патриарх Константинопольский уговаривал Никона прекратить распри на обрядовой почве ввиду их ничтожного значения в деле единства Церкви. Он лишь рекомендовал увещевать упорствующих в неприятии греческого обряда, но отнюдь не навязывать его взамен русского. К сожалению, Никон не придал словам Паисия никакого значения.
Напротив, Макарий Антиохийский, человек не слишком образованный, немало способствовал тому, что Никон продолжал дело преобразований. Во время богослужения в Чудовом монастыре 12 февраля 1656 г., в день памяти св. Мелетия Антиохийского, Никон прочел проложное поучение, содержавшее не очень ясное место, на которое ссылались сторонники русского обряда в оправдание двоеперстия. Камень, который столкнул с горы Никон, вызвал лавину... Для старообрядцев седьмой патрирх остался «предтечей Антихриста». Алексей Михайлович и новый (с 1667 года) патриарх Иоасаф думали, что проклятия Собора отпугнут народ от старообрядцев. Но эффект был противоположным: многие верующие, до сих пор занимавшие выжидательную позицию, увидели в этом доказательство близкого прихода Антихриста. Теперь их поведение строилось по аналогии с житиями первохристиан Римской империи: уход в катакомбы (бегство в далекие леса), а если это невозможно, то принятие смерти за веру. Чем жестче давила власть, тем упорнее ей сопротивлялись. Аввакума, священника Лазаря, диакона Феодора, инока Епифания сослали в северный Пустозерск и бросили в яму. Их, за исключением Аввакума, подвергли казни: отрезали языки, отсекли правые руки. Но заточение не смирило Аввакума, а раскрыло его талант страстного публициста. За 14 лет он написал десятки произведений, включая «Житие» - первую русскую автобиографию и шедевр мировой литературы. В 1682 году «за великия на царский дом хулы» Аввакума приговорили к сожжению. Он взошел на костер, подняв сложенное в двуперстие руку. Никон применил весьма эффектный внешне прием: за истолкованием он обратился к преемнику св. Мелетия по кафедре – Макарию. Антиохийский Патриарх не стал просто сообщать о греческой практике троеперстия, но прямо заявил, что крестящиеся двуперстно суть подражатели армян, то есть еретиков-монофизитов. В Неделю Торжества Православия в 1656 г. за богослужением в Успенском соборе Макарий еще более резко заявил, что православные должны креститься исключительно троеперстно, и проклял всякого, кто крестится двуперстно. По просьбе Никона восточные иерархи, бывшие тогда в Москве составили и подписали заявление, в котором повторялось все сказанное Макарием: канонизировалось троеперстие, а всякий, кто крестится двуперстно, объявлялся еретиком, подражателем армян, проклятым и отлученным. Все это Никон напечатал в изданной им книге "Скрижаль". Здесь же были напечатаны и ответы Паисия Константинопольского, но, увы, не ради его мудрого предупреждения, а исключительно как свидетельство того, что Константинопольский Патриархат служит по тому обряду, который Никоном утверждается в Русской Церкви.

Огромное сочувствие в народе вызвала судьба родных сестер - боярыни Феодосии Морозовой и княгини Евдокии Урусовой. За упорство в старообрядческой вере их пытали и сослали в Боровск, где в 1675 году они умерли от голода.

Не отдавая себе отчета в том, что народ уже открыто ропщет на своего Патриарха, Никон упрямо продолжал ломку традиционного для Руси обряда. Не обращал он внимания и на то, что в соответствии с определениями Стоглавого Собора 1551 г. (которые в то время еще не были отменены) те, кто не крестится двумя перстами, в свою очередь подпадают под анафему. Никон продолжал принуждать народ покориться его, Патриарха, взгляду на обряд. В апреле 1656 г. Патриарх Никон созвал собор русских архиереев, на котором еще раз подытожил все инициативы Макария Антиохийского. Не приемлющие троеперстия отлучались собором от Церкви.

Вплоть до своего ухода с Патриаршества продолжал Никон вносить изменения в обряды по советам Макария и других восточных иерархов. Книги продолжали править по греческому образцу. Патриарх даже повелел духовенству носить платье греческого образца. Сам же Никон не только облачился в греческого покроя одежды, надел греческого типа (хотя и белого цвета) клобук, но даже завел у себя греческую кухню. Правда, греческому языку так и не выучился.
Но неожиданно грекомания Никона, связанная, главным образом, с его теократическими проектами, к концу его Патриаршества стала иссякать. Мечта Никона о главенстве в православном мире рушились из-за охлаждения между ним и царем Алексеем. На этом фоне греческий обряд просто перестает быть нужным Никону, он уже не в состоянии помочь Патриарху возвыситься.
Удивительно, но последние никоновские издания вновь печатались после сличения текста со старыми греческими и древними славянскими списками. После последовавшего уже незадолго до ухода Никона его примирения с Нероновым Патриарх заявлял старцу Григорию о старых и новых богослужебных книгах: "Обои де добры, все де равно, по каким хочешь, по тем и служишь". Никон позволял Неронову сугубить аллилуиа, в то время как сам, служа с ним вместе, трегубил. Об отходе Никона от своего реформаторского замысла свидетельствуют и издания, напечатанные уже после его ухода с Патриаршества в никоновском Иверском монастыре. Издания Иверской типографии вообще целиком сделаны со старых, дореформенных образцов. На Соборе 1666-1667 гг. Никон, по сути, встал на позицию своих оппонентов-старообрядцев, когда неожиданно отозвался о греческих книгах как об испорченных еретиками. Но это утверждение уже ничего не могло изменить: дело затеянной Никоном реформы набрало колоссальные обороты и продолжалось уже без своего поверженного инициатора. Низложенный Патриарх Никон пробыл в ссылке 15 лет. Перед смертью царь Алексей Михайлович в своем завещании просил у Патриарха Никона прощения. Новый царь Феодор Алексеевич принял решение о возвращении Патриарху Никону его сана и просил его вернуться в основанный им Воскресенский монастырь. На пути в эту обитель Патриарх Никон, изнуренный тяготами, скорбями и бременем перенесенных трудов, 17 (30) августа 1681 года мирно отошел ко Господу, окруженный проявлениями великой любви народа и своих учеников. Патриарх Никон был погребен с подобающими почестями в Воскресенском соборе Ново-Иерусалимского монастыря. У гробницы его стали совершаться многие исцеления и знамения благодатной помощи (особенно — матерям и несправедливо гонимым), что свидетельствовало о том, что душа его сподобилась пребывать в Небесном Иерусалиме. В сентябре 1682 года в Москву были доставлены грамоты всех четырех Восточных Патриархов, разрешавшие Никона от всех прещений и восстанавливавшие его в сане Патриарха всея Руси.
В.И. Петрушко  http:// http://www.pagez.ru/olb/394.php

P.S. Светлая память Патриарху всея Руси Никону, который своими стараниями желал благоденствия и процветания не только Христовой веры на просторах нашей родины, но и процветания российского государства. Не настало ли время причислить Никона за заслуги не только перед государством, а в первую очередь перед православний нашей верой, к лику святых?